Человек-инструкция | Выпрямляльщик гвоздей |
Название: Вернуть на свои места.
Фандом: Katekyoshi Hitman Reborn!
Автор: Лихослава (леди Лилит де Лайл Кристи)
Бета: Dusha
Размер: 4 925 слов
Пейринг/Персонажи: намёк на Савада Тсунаёши/Гокудера Хаято,
Жанр: пре-слеш
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Манга учитывается в плоть до 317 главы. То есть, никакого Спейда не было, весь конфликт на совести Шимон. После битвы с Энмой Тсуна теряет память. Он забывает всё, что касается мафии.
Примечание: 1. Попытки притянуть за уши настоящую мафию, в следствии чего ООС.
2. Написано для ФБ, участвовало, 2 lvl, миди, хотя какое оно миди?
читать дальшеОн не помнил, почему оказался здесь. Не понимал, где это «здесь», и что он тут делает. Но по привычке полагал, что всё как-нибудь наладится. Само по себе. Лучше всего, без его участия. «Здесь» было вполне комфортно. Довольно тепло и мягко. Глаза открывать не хотелось. Голоса окружающих людей сливались в единый почти не смолкающий гул, в котором он даже не пытался различить что-либо. Вся эта какофония заполняла его череп изнутри, плескалась там, норовя вылиться за край. Если бы этот шум прекратился, Тсуна был бы счастлив.
Он так и не понял, когда его оставили в покое. Савада никак не мог решить ― снится ему всё это или нет. Если это сон, то можно было бы запросто проснуться и открыть глаза. Но как открыть то, чего нет? Он не чувствовал ни кусочка собственного тела, из-за чего предположил, что его больше не существует. Может быть, он умер? Но почему тогда способность осознавать происходящее всё ещё при нём? Кажется, он провалился в мягкую и тёплую пустоту. Летел куда-то. То ли вниз, то ли вверх. Не ощущая ни малейшего сопротивления окружающего пространства. Вокруг было темно, но совсем не страшно. Где-то там, у самого края вселенной, что-то взрывалось, с другого конца мироздания слышался лязг метала, но Савада сумел убедить себя, что это его не касается. В конце концов, это ведь совершенно не его дело. Он будет просто падать, пока не… Впрочем, об этом он тоже предпочитал не задумываться. Зачем тут вообще думать?
Потом всё изменилось. Как будто он выплыл из этой черноты на поверхность. Вот только там тоже было темно. Мягко и довольно тепло. Зато наконец-то ощущалось собственное тело. Как нечто инородное и непривычное после бесконечного падения. Пришлось признать, что, скорее всего, он лежит на кровати, укутанный в тёплое одеяло. Только его правая рука лежит поверх, отчего пальцы немного мёрзнут. Пропало и ощущение безмятежного покоя, сменившись незнакомыми прежде чувствами. Кажется, это была смесь беспокойства, неудовлетворённости и совершенно неясной решимости. Тсуна предпочёл бы, чтобы всё оставалось по-прежнему. Тем более он понял, что не в состоянии пошевелиться. Да и глаза открыть тоже не выходило.
Почти сразу же вернулась непроницаемая темнота, разноцветные вспышки вместо снов. А потом было очередное пробуждение, где помимо ощущений появились и звуки. Попискивание каких-то приборов, чьи-то шаги, шорохи, размеренное капание. В этот раз обе руки находились под одеялом, было тепло, удобно и ничего не хотелось. Единственное, что вызывало смутное чувство неправильности – какой-то посторонний предмет у внутренней стороны сгиба локтя. Шевелиться не получалось, что уже начинало раздражать. Тсуна слышал приглушённые чем-то звуки ссоры: какая-то девушка или женщина визгливо требовала убрать откуда-то руки, грозилась кому-то пожаловаться. Потом раздался неправдоподобно громкий хлопок закрывшейся двери, раздражающие шаркающие шаги, затем скрип отодвигаемого стула.
― Какого хрена ты столько пил?!
Сказано это было устало, зло и несколько пренебрежительно. Голос был мужской, слегка хрипловатый. Саваде стало несколько не по себе от такого соседства, а вот тело почему-то успокоилось. До этого было всё напряжено, а теперь расслабилось, как будто уверилось в собственной безопасности.
― Не так уж и много.
Второй голос тоже принадлежал мужчине, Тсуне показалось, что он старше первого, но не мог поручиться – говоривший слегка запинался, и интонация была какая-то отсутствующая. Так что никаких сомнений, в том, что появившийся в помещении человек пьян, у него не возникло.
― Чего я вообще пришёл-то? — удивился пьяный.
― Откуда мне знать? ― говоривший явно возмутился, но предпочёл задать встречный вопрос, а не развивать тему. ― Лучше скажи, почему Джудайме не приходит в себя, и какого хрена ты ничего не делаешь?!
— Я не лечу мужчин, и ты об этом хорошо знаешь.
— Шамал!
― Да откуда мне знать? Вот очнётся, тогда и выясним.
После этого беззаботного заявления наступила какая-то звенящая тишина, а потом тот, кого назвали Шамал, вздохнул и заговорил гораздо серьёзнее:
— У него просто нет сил. Природа Пламени Посмертной Воли пока мало изучена и делать какие-либо выводы рано, но в данном случае можно сказать, что на лицо перерасход всех ресурсов организма. Скорее всего, он очнётся, как только резерв будет восстановлен, но ещё некоторое время после этого будет довольно слаб. Судя по результатам обследований, физически он практически здоров. Присутствуют незначительные повреждения кожных покровов, возможно, растяжения мышц. Сам видишь, что он практически в полном порядке.
Говорил он медленно, неохотно, будто неоднократно повторял всё это своему собеседнику или кому-то другому. А теперь он устал, пьян и хочет думать о чём-то совершенно другом. Хотя запинки и паузы к концу речи пропали почти бесследно. Видимо, выпил он всё же не так много, как показалось вначале.
— Ты что-то недоговариваешь!
— Как бы там ни было, пока Савада не очнётся, сказать что-то конкретное будет нельзя. Остаётся только ждать.
После этих слов последовала ещё одна продолжительная пауза. Потом тишина наполнилась звуками, которые Тсуна определил, как скрип открываемого окна, потом было шуршание, какие-то щелчки, и подростка окутали запахи: горечь табачного дыма, приторный запах медикаментов, чуть сладковатый аромат цветов или фруктов. Он понял, что находится в больнице. Нестерпимо хотелось пошевелиться или хоть сказать им, чтобы не орали над ухом и не курили. Но не получалось. Прав был этот Шамал, сил у него просто не было.
Через пару минут Савада с удивлением заметил, что запах крепких сигарет его совсем не раздражает. Это было непривычно, ведь раньше ему не нравилось находиться рядом с курильщиками именно из-за запаха. А сейчас это его как будто даже успокаивало. Пауза, заполненная этим горьковатым запахом, была не тяжёлой, неудобной тишиной, а заслуженным отдыхом, после тяжёлой работы. Тишина, разделённая на двоих, умиротворение и удовлетворение. Ему казалось, что это не его чувства, не его мысли, но… Напряжение окончательно оставило его, и Тсуна попытался на слух определить, что происходит вокруг него. Но мужчины молчали, курили оба или только один, Савада понять не мог. И, хотя никто из них явно не спешил нарушать установившуюся паузу, всему приходит конец. Кто-то из них встал, Тсуна услышал шаги, глухой стук – видимо это пепельницу поставили на другое место, потом раздался скрежет возвращаемой на место оконной рамы.
— Здесь всё равно пахнет твоим табаком, Хаято, — почти безразлично произнёс Шамал.
— Я знаю, — Хаято ― теперь Тсуна знал и его имя ― как-то вздохнул и Савада никак не мог понять его интонации. — Джудайме никогда не был против того, что я курю. Ему просто не нравится, когда в комнате повисает дым, поэтому я всегда открываю окно. Да и какое тебе дело до наших отношений?
Под конец фразы Хаято почему-то разозлился, буквально выплёвывая слова. Тсуне даже показалось, что они и сами не до конца понимают, что между ними происходит, что их связывает на самом деле. Шамал сменил тему, но Хаято даже не попытался успокоиться, как будто с каждым словом разговор задевал его всё сильнее и сильнее, причиняя настоящую боль:
— Ты собираешься остаться здесь?
— Разумеется, я буду с Джудайме! Тебя что-то не устраивает?
— Мне-то как-то плевать. Но у тебя нет никаких оснований для нахождения в больнице.
— И что с того?
— Считай, что мне просто скучно, — с деланной беззаботностью ответил Шамал. — Девушки сегодня меня почему-то не любят, так что я решил заняться выяснением логики твоих поступков…
— Да пошёл ты, старый извращенец!
— Уже, — судя по голосу, мужчина усмехнулся. — Оставляю тебя наедине с твоей логикой.
И снова Тсуна услышал скрип стула, хлопок двери, после чего помещение заполнила тягучая тишина
— Джудайме… — тихо, на грани слышимости прошептал Хаято. Савада услышал звук приближающихся шагов, а запах табака стал сильнее, раздался непонятный шорох. Потом Тсуна почувствовал, что из-под одеяла достали его правую руку и совершенно неожиданное прикосновение сухих губ чуть выше костяшек пальцев.
— Пожалуйста, очнитесь, Джудайме!
Сознание Тсуны ускользало, сменялось всполохами нереального разноцветного пламени и снова возвращалось к нему. Находясь в этом полузабытии, он никак не мог понять, что именно он постоянно упускает из виду. Казалось, ещё чуть-чуть, и он сможет понять что-то важное, но он никак не мог уцепить эту мысль хотя бы за кончик. Сквозь мутную дымку слышались то обрывки чьих-то разговоров, из середины, отдельные слова, ничего незначащие фразы, то гулкая, звенящая тишина. Окружающий его мир был какой-то фантасмагорией. Какие-то люди, которых он не знал, говорили и делали странные вещи. Да и тех, кого Тсуне удалось узнать по именам и голосам, он не признавал по разговорам. Только его мама вела себя привычно ― приносила фрукты и домашнюю еду, несмотря на то, что он был без сознания и получал питание через капельницу, без умолка говорила о какой-то ерунде, заботливо поправляла одеяло.
— Ох. Ну что поделать, вечно с тобой что-то случается, — было первым, что сын услышал от неё. "Некоторые вещи никогда не меняются, — подумал он тогда. — Я никогда не смогу стать хорошим сыном, чтобы радовать её".
Отца Савада узнал далеко не сразу. Даже голос, лишённый привычных беззаботных ноток, казался чужим. Слишком серьёзным, незнакомым. Иемитсу говорил с врачом, потом с запомнившемся с первого подслушанного разговора Шамалом. И с тем странным человеком – Хаято. Сколько бы раз Тсуна не "выплывал" из окружающей его черноты, в какое бы время суток это не происходило, Хаято был рядом.
Выпроваживал слишком назойливых, по его мнению, посетителей, или пытался добиться от медперсонала информации о состоянии здоровья Тсуны. Просто курил у распахнутого окна, наполняя палату восхитительной смесью табачной горечи и морозной свежести, или ходил взад-вперёд, звонко шлёпая по полу босыми ступнями и бурча что-то себе под нос. Шелестел страницами книг или журналов или становился на колени у его кровати и касался губами пальцев.
Это было странно, почти страшно, если бы не было так нереально. Мало того, что Тсуна никак не мог вспомнить этого человека, так ещё и его слова и поступки вызывали массу вопросов. Почему он всегда называет его «Джудайме»? И что это значит? Почему так странно относится к нему? Кто он вообще такой, откуда взялся в его жизни? Ответов не было, а с каждым подслушанным разговором прибавлялось всё больше вопросов.
Приходили девушки, две из которых Тсуне были не знакомы, но третью он моментально узнал по голосу: Сасагава Кёко. Идол всей школы, с которой он так ни разу и не решился заговорить, вдруг навестила его в больнице. Савада посчитал бы всё, что он слышал галлюцинациями, если бы поведение Сасагавы было единственной странностью. А так пришлось бы признаваться себе, что он подсознательно мечтает о том, чтобы такой человек, как Хаято его уважал и заботился о нём.
Кёко-тян вела себя так, будто они давно уже знакомы, причём довольно близко. Она раздёрнула шторы, распахнула окно, поменяла воду в вазе с цветами, вытряхнула окурки из пепельницы. Одна из незнакомых ему девушек, оказавшаяся сестрой Хаято, попыталась накормить того домашней едой, только он почему-то отказывался. Другая незнакомка шуршала пакетами, доставала фрукты, и красиво укладывая их в миску на тумбочке. По крайней мере, у него сложилось такое впечатление оттого, что она всё время бормотала себе под нос что-то вроде «а если положить грушу сверху? Или нет, лучше так…»
Реальность происходящего казалась всё более сомнительной. Тсуна не знал что с ним, как он оказался в больнице и кто все эти люди. Услышанные им обрывки фраз не давали нужной информации. Что с того, что Шамал сказал, что у него «перерасход пламени», если Савада не знал ни что такое пламя, ни как его можно расходовать? Что с того, что отец упоминал, что «Церемонию Наследования придётся перенести», если он про эту церемонию никогда не слышал?
Просто слышать и чувствовать, но не иметь возможности ни видеть, ни говорить, ни тем более пошевелиться. Это было ужасно. Понимать, сколько людей за него волнуются, но быть не в состоянии их успокоить. Вдобавок, Савада осознал ещё одну проблему: даже несмотря на то, что он не мог и пальцем двинуть, он ощущал своё тело иначе, чем привык. Как будто это было не его тело, не то чтобы совсем чужое, но оно воспринималось им как-то иначе.
А потом Тсуна очнулся и понял, что может открыть глаза. Было темно, хотя шторы, то ли вчера, то ли сегодня раздвинутые Кёко-тян, всё ещё были открыты. Лишь благодаря рассеянному свету уличных фонарей, Савада мог видеть контуры капельницы, каких-то приборов, второй кровати. Совершенно пустой, что было совсем не удивительно – подросток явственно чувствовал, что Хаято снова заснул у его постели. Он ощущал его дыхание на своих пальцах. С некоторым трудом он смог скосить взгляд и увидел светлые волосы, разметавшиеся по одеялу, вцепившиеся в ткань длинные пальцы, унизанные кольцами. Не поворачивая головы больше ничего нельзя было разглядеть, а двигаться пока не выходило. Это раздражало. Это чужое, непослушное тело будто сковывало его движения. Неспособность сделать хоть что-нибудь сильно разозлила Саваду. Просто пошевелить пальцами, неужели это настолько трудно? Он зажмурился и стиснул зубы от напряжения, стараясь подчинить себе это тело. По венам будто бы огонь потёк, стало тяжело дышать, по вискам покатился пот, но у него получилось! Пальцы дёрнулись, а потом ладони сжались в кулаки.
Тяжело. Но всё-таки можно двигаться. Он был твёрдо уверен, что у него всё получится. Тсуна и сам не понимал, отчего так сильно хочет изменить сложившуюся ситуацию. Было бы гораздо проще пустить всё на самотёк. Пусть все эти странные люди сами разбираются в своих проблемах и не впутывают в них его. Но он слишком явственно слышал нотки тревоги в голосах окружающих его людей. Как бы они не старались скрыть свои чувства за мнимым весельем, отец и мать, Кёко-тян и те другие девушки, хулиганистые детишки, которых приводила с собой мама. И Хаято, ни на час не покидающий его. Он не знал, что ему было нужно, чего он добивается, но Тсуне не хотелось быть причиной чужой тревоги. А Хаято так хочет, чтобы он очнулся.
Он давно уже привык к своей никчёмности, но в этот раз ему хотелось добиться результата. Неудачи лишь разжигали в нём непривычную злость, а вместе с ней азарт. Савада откуда-то знал, что это поможет ему встать с постели так быстро, как это только возможно. Он знал, что так надо. А ещё ему хотелось разобраться в происходящем. Тоже непонятно зачем, будто он мог на что-то повлиять.
Осторожно сжав-разжав пальцы, подросток уже хотел было приподнять руку над кроватью, но не учёл того, что Хаято проснётся практически моментально. То ли он спал очень чутко, что почувствовал столь незначительное движение, то ли Тсуна задел его, не заметив этого.
Сейчас он наконец-то мог рассмотреть его лицо – одновременно встревоженное и счастливое. Черты лица правильные, хоть и резкие, но приятные. В полумраке было сложно определить настоящие цвета, но Тсуне показалось, что глаза у него были светлые. И волосы, достаточно длинные, до плеч, встрепанные, падающие на глаза, тоже. Непривычная, привлекающая внимание внешность. Встретившись с Савадой взглядом, тот расплылся в совершенно нелепой улыбке.
Он показался ему состоящим из сплошных противоречий, контрастов. А ещё Тсуна удивился, поняв, что его сосед по палате ненамного его старше. Лет пятнадать-шестнадцать, не больше. «На слух» он казался взрослее. Он много курил, был несдержан, хамил и шантажировал персонал больницы, но при этом нелепо и бессмысленно – уважал что ли? – абсолютного неудачника, которого даже собственная мать считала бесполезным.
А увидев, что Тсуна наконец-то очнулся, Хаято был счастлив едва ли не до истерики. Сначала просто бормотал что-то счастливое, прижимаясь щекой к руке, почему-то не целуя, как всего несколько часов назад. Потом немного успокоился, помог сесть, подложив Саваде под спину ещё и свою подушку, чтобы удобнее было. Только после этого Тсуна, пусть с трудом, но смог задать так давно мучающий его вопрос:
— Что произошло? И почему я здесь?
— Вы сознание потеряли, мы вас в больницу привезли. Это было две недели назад. Я так счастлив, что вы очнулись, Джудайме! — затараторил Хаято, но потом сбился и, опустив голову, продолжил гораздо тише. — Простите, что не смог защитить вас.
Чувствуя непонятную неловкость, Савада с трудом выдавил:
— Я не помню.
Повисло напряжённое молчание. Потом Гокудера осторожно начал объяснять:
— Был конфликт с Семьёй Шимон. Вы выиграли, даже с Вендиче договорились, чтобы Газон-с-Ушами вернули. Потом вышли из Гипер-режима и потеряли сознание…
— Прости, но я не понимаю, о чём ты говоришь, — едва слышно прошептал подросток.— Я и тебя не могу вспомнить.
После этих слов Хаято побледнел так, что даже в полумраке палаты это было заметно. Он обессилено опустился на пол, кажется, его трясло.
— Как? Не… помните? … но как же так, Джудайме? Я же… Ведь…
— Прости, — Тсуне почему-то было жалко говорить это, но скрывать подобное было бы бессмысленно.
— Но тогда получается, что вы забыли не меньше полутора лет, а может быть и больше! Как же мы теперь? Что же делать?
— Не знаю, — растеряно пробормотал Савада. — Неужели полтора года? Даже не верится. Хотя, это не так уж много.
Осознавать это было тяжело, но почему-то он сразу поверил, Хаято не стал бы его обманывать. Пусть это выглядит нелепым, но это являлось объяснением не всех странностей, конечно, но всё же. Прошедшее время может объяснить поведение Кёко-тян и многочисленных незнакомцев. Всё снова поплыло у него перед глазами и, чтобы удержаться в сознании, Тсуна вцепился пальцами в одеяло. Вышло слишком заметно, поскольку Гокудера тут же дёрнулся, вскочил на ноги и принялся хлопотать вокруг него.
— Что случилось? Вам плохо, Джудайме? Позвать врача или…
— Нет, не надо, — попытался успокоить его Савада. — Я просто устал, лучше помоги мне лечь.
Он и сам не понимал, почему так распоряжался и даже не сомневался, что его слова будут проигнорированы. Но, к его удивлению, Хаято послушался. С какой-то даже излишней заботой укрыл его одеялом и замер, насторожено вглядываясь в лицо лежащего подростка.
— Я посплю. Может быть, завтра мне удастся понять, что происходит, — уже засыпая, пробормотал Тсуна.
Второй раз он уже не столько пришёл в себя, сколько именно проснулся. Было позднее утро и в распахнутое окно светило солнце. Но стоило ему поморщиться и попытаться укрыться от яркого света, как Гокудера бросился задёргивать тяжёлые, «ночные» шторы. Савада почти не удивился такому рвению. Гораздо проще было сделать вид, что так и надо.
Сбежались врачи, с облегчением поотключали половину аппаратуры. Задавали кучу вопросов, назначили уйму анализов и только после этого принесли практически несъедобный обед. К счастью, как только они ушли, Хаято достал коробку с о-бенто.
— Сасагава вчера приносила. Вам нравится… нравилось, как она готовит, — неловко объяснил он.
Приготовлено и впрямь было вкусно, да и самочувствие Тсуны было заметно лучше, чем прошлой ночью. Поэтому он попытался прояснить ситуацию:
— Если прошло полтора года, значит, мне скоро пятнадцать будет?
— Да, Джудайме.
— Почему ты так меня называешь? И что такого произошло за то время, которого я не помню?
Хаято выглядел как-то потеряно, будто его спросили, почему трава зелёная, а дождь падает сверху вниз, а не наоборот.
— Просто вы ведь Десятый Босс Семьи Вонгола. Вы не помните этого?
— Нет, не помню. Я помню, что учусь в школе. Плохо учусь – все зовут меня Бесполезным Тсуной. Какой из меня босс и что это такое – Семья Вонгола? — как можно более спокойно спросил Савада. Если они знакомы уже столько времени, сказанное не должно стать новостью для Хаято.
— Это не совсем так, — возразил Гокудера. — Точнее совсем не так! Да, вы учитесь в школе, но учёба не имеет для вас значения, вот вы и… не стараетесь. Но вы самый лучший Босс! Вы столько сделали для всех нас, и…
Тсуна уже не вслушивался в окончание хвалебной речи. Он невидяще смотрел на противоположную стену и повторял про себя «учёба не имеет значения… не стараетесь». Это действительно было так. Большинство учителей считали его ужасно ленивым, остальные же – попросту глупым. Откуда же Хаято знает, что он просто не старается? Школа никогда не была ему интересна. У Тсуны не было никаких успехов ни в учёбе, ни в спорте, нигде. Вот он и не старался. Какой смысл прикладывать усилия, если всё равно никогда не стать лучшим? Жизнь была скучной и бессмысленной. Никаких целей, стремлений. И потерю полутора лет этой скуки он не считал существенной. Но так ли это было? Вдруг эти полтора года были совсем другими? Ему говорят, что он многое «для них» сделал. Ночью Хаято обмолвился о каком-то конфликте с семьёй Шимон, и что Тсуна выиграл. Сейчас ему говорят, что он «самый лучший босс». Как такое возможно? Могла ли у него появиться цель, ради которой он стал бы стараться? Могла ли найтись хоть какая-то область, в которой он мог чего-то добиться?
Размышления были прерваны словами Хаято:
— Джудайме? Джудайме, вы меня совсем не слушаете? — его голос звучал грустно и даже немного обижено, отчего Саваде стало стыдно, особенно из-за того, что пропускать мимо ушей его слова оказалось очень легко, как будто он привык это делать.
— Прости, голова болит, сосредоточиться сложно, — попытался выкрутиться Тсуна, но тут же понял, что зря выбрал именно эту причину. Хаято тут же принялся суетиться вокруг него, опять порывался вызвать врача, но не успел Тсуна его отговорить, как в палату без стука вошёл небритый мужчина в небрежно накинутом мятом халате. Кивнув Хаято, он развернул стул и сел на него верхом, положив руки на спинку. Скрип ножек по полу был знакомый, да и когда мужчина заговорил, Савада узнал голос.
— Здорово, что ты наконец-то очнулся, — усмехнулся Шамал, обдавая собеседника запахом перегара. — Девятый просил меня проконтролировать твоё лечение. На какие жертвы только не приходится идти…
— Жертвы? — переспросил Тсуна.
— Ну да, сколько можно повторять, что я не лечу мужчин? — несколько раздражённо ответил врач.
— Шамал… — неловко окликнул врача Хаято, тяжело вздохнул и, будто через силу, закончил, — у Джудайме амнезия.
В палате повисло напряжённое молчание. Саваде даже подумалось, что ни в одном другом помещении больницы подобные паузы не происходят так часто.
— Это проблема, — резко посерьёзнел Шамал. — Значит, ты меня не помнишь? А Хаято? Реборна? Хоть что-нибудь про мафию?
— Нет, не помню. Какая ещё мафия? Мне тринадцать… ну ладно! Почти пятнадцать. Всё равно, что меня может связывать с мафией? Вы что, издеваетесь? — Тсуна уже практически паниковал. Он мог поверить в то, что оказался в больнице, что забыл полтора года своей нелепой жизни, что странные люди к нему странно относятся. Но мафия – это уже перебор. Это уже совсем не смешно. Савада сидел на кровати, вцепившись в волосы, тряс головой и упорно не хотел понимать, что ему говорили. Он вообще уже ничего не хотел. И зачем он так упорно стремился прийти в себя? Лежал бы спокойненько и никаких проблем, никакой мафии! За что ему всё это?
Более-менее он пришёл в себя, когда Гокудера сунул ему в руку стакан с водой, а Шамал вручил таблетку. Тсуна не сопротивлялся. Трудно сказать, от чего ему полегчало – от воды, или лекарство подействовало, но через некоторое время желание истерить исчезло.
— Ну, что, успокоился? — спросил Шамал. — Реборн поступил бы жёстче, но я ведь врач, хоть и киллер.
После подобного заявления, Саваде окончательно расхотелось задавать хоть какие-нибудь вопросы. Ничего уже не хотелось, лишь бы в покое оставили. Но этого явно не стоило ожидать, было совершенно очевидно, что так просто от него не отстанут.
— Тогда скажи, что последнее до больницы ты помнишь? Что знаешь о себе? — начал расспрашивать Шамал.
— О себе? Меня зовут Савада Тсунаёши, и мне всё ещё кажется, что мне тринадцать лет. Я учусь в первом классе средней школы Намимори. Живу с мамой, поскольку отца уже почти год где-то носит. Учусь плохо, но меня это не особо волнует. Последнее, что помню – обычный учебный день. Очередной провальный тест по математике, кажется, одиннадцать баллов. Мама грозилась нанять репетитора. Этого достаточно?
— Странно. Получается, что ты забыл всё, начиная с того момента, как в Японию приехал Реборн, и ты узнал по мафию, — задумчиво сказал врач. — Надо будет сделать электроэнцефалограмму и установить, есть ли у тебя сотрясение мозга, или же амнезия вызвана другими причинами.
— А есть разница? — угрюмо спросил Тсуна.
— Да. Ретроградная амнезия [1] чаще всего обратима, тогда как локальная амнезия [2] может оказаться неизлечимой, — кажется, Шамал хотел добавить что-то ещё, но передумал.
— Но ведь Джудайме всё вспомнит, да? — буквально потребовал Гокудера.
— Не знаю. Тем более, что мы не можем рассчитывать на это. У нас слишком мало времени и слишком много проблем, — сказал Шамал, выходя из палаты.
Следующие дни были похожи на какой-то кошмар. Тсуне нужно было запомнить кучу людей, которых с ним связывали совершенно непонятные отношения, множество событий, в реальность которых он не верил. Он смотрел в зеркало, одновременно узнавая и не узнавая себя. Он явно стал старше, немного выше. Но если и вправду прошло полтора года, так что это не удивительно. И, несмотря на то, что верить словам непривычно серьёзного отца и странного ребенка по имени Реборн, Саваде совершенно не хотелось, они объясняли шрамы и изменившееся физическое состояние этого тела. Ему всё чаще казалось, что он тут лишь случайно, и на самом деле, это тело принадлежит кому-то другому.
Когда к нему снова зашёл Шамал, Тсуна смог задать с трудом сформулированный вопрос:
— Знаете, доктор… я никак не могу понять, это я сошёл с ума, или все окружающие?
Шамал задумчиво хмыкнул и ответил:
— У каждого из нас своё сумасшествие.
Он плохо понимал, что и зачем от него хотят. Когда через пару дней ему разрешили вставать, пусть и не надолго, Хаято ни на минуту не оставлял его в одиночестве. Несмотря на всю назойливость его заботы, Тсуна был ему благодарен. Но при этом не верил, не хотел верить, его многочисленным рассказам. Тот как будто читал лекции по истории или пересказывал героические эпосы. Все его слова ничуть не напоминали его привычную жизнь. Всё это безумие с мафией, Семьями, Церемония Наследования, на которой его должны были провозгласить главой клана – сумасшедший бред, но ему приходилось с этим мириться. Ему уже рассказали про омерту[3], про то, как он делал кости [4]. Тсуна понял, что никогда от этого не отделается.
Было бы неплохо считать всё сном или наваждением, галлюцинацией. Было бы легче, но не было бы правдой. Оставался нелёгкий выбор – продолжать игнорировать происходящее или смириться с ним окончательно. Понять и принять своё место в этом в одночасье изменившемся мире. Просто для того, чтобы хоть в какой-то мере контролировать происходящее.
Едва ли не впервые в жизни он серьёзно поговорил с отцом. Точнее с Иемитсу. Слишком велика была разница между вечно беззаботным, и подчас пьяным, но всё-таки своим и привычным отцом, с внешним советником Семьи Вонгола. Они даже выглядели совершенно разными людьми. Этого человека Тсуна больше никогда не называл папой, только по имени. Разговор вышел тяжёлым для них обоих. Младший Савада почти смирился с тем, что ему придётся последовать воле этого человека, что его нынешнее положение обязывает вести себя иначе. Он поплыл по течению, покорно соглашаясь со всем, что ему говорили. Не задумываясь, ведь если бы он думал, то запросто мог бы сойти с ума.
Ему во всех подробностях рассказали события, выпавшие из его памяти. Он в жизни не слышал большего абсурда, но лишь кивал головой на каждое предложение, как китайский болванчик.
Он босс мафии?
Хорошо, теперь он будет в курсе.
Существуют особые пули, чьё действие различно в зависимости от того, куда они попадают?
Ладно, он постарается запомнить.
Один из его людей находится на нижних уровнях тюрьмы Вендикаре?
Понятно, он подумает о том, как его оттуда можно вытащить.
Глава элитного отряда убийц и, по совместительству, приёмный сын Девятого хочет стать Десятым?
Может быть, им стоило выбрать его, а не Тсуну?
Ах, он мало адекватен и слишком жесток?
Хорошо, он учтёт это на будущее.
Когда же ему рассказали о параллельных мирах, он не выдержал и спросил, не могло ли случиться так, что «их» Савада умер, а он – всего лишь сознание какого-то другого Тсуны, из другого мира, где его отсутствие никем не будет замечено? Ведь здесь тот, другой был всем так нужен, что в мироздании что-то заклинило, и вышел он – нелепое сочетание. Тело Тсуны-босса, сознание Тсуны-неудачника. Ему эта теория показалось вполне логичной, особенно на фоне всех этих рассказов о кольцах, коробочках, пламени. Хаято от этого предположения пришёл в настоящий ужас. А Тсуне совсем не хотелось расстраивать того, кто так о нём заботится, и он решил больше не возвращаться к этой теме. Но с этого момента самым сильным его желанием стало вернуть всё на свои места. Хотя бы потому, что он не верил, что сможет заменить им их «самого лучшего босса».
Поэтому, когда Реборн выстрелил в него из странного пистолета, Савада не умер. И даже не сбежал куда подальше, сверкая на всю улицу яркими семейниками. В конце концов, это тело было привычно к стимуляции подобного рода. Гипер-режим выдавали цвет глаз и пламя в центре лба. А ещё спокойная уверенность, не присущая бесполезному Тсуне. Он зашёл в палаты к Ямамото и Савагаве Рёхею. Спрашивал о здоровье, извинялся за то, что смог навестить их только сейчас. Обсуждал с Иемитсу и Реборном обстоятельства повторной Церемонии. Он провёл в таком состоянии всего два часа, но едва не потерял сознание, когда вышел. Видимо, организм восстановился ещё не полностью. Но Тсуна запомнил, как он вёл себя, что и как говорил.
Встретив в коридоре парочку медсестёр, обсуждающих личную жизнь, Тсуна с удивлением понял, что явственно ощущает переполнявшую их разговор ложь. Как будто что-то грязное и липкое коснулось его кожи. Он не понимал, откуда взялись эти ощущения но подсознание вопило, о несоответствии мимики, жестов, движений глаз произносимым словам. Видимо, это проявление той самой гипер-интуиции, о которой ему столько говорили. А окружающие его люди были совсем другими. Реборн был жесток, но справедлив, его слова были не менее опасны, чем пули, и в них не было лжи. Он не чувствовал этого и в словах Хаято, Шамала, Иемитсу. Они говорили только правду. Наверняка, умалчивая детали, но не обманывая его. Ямамото, которого он неплохо помнил, тоже был здесь совсем другим. Каким-то слишком серьёзным. Когда он улыбался, только растягивал губы, а глаза оставались холодными. И то, что тот благодарил его, Тсуну, за то, что они отомстили за него. Это были непривычные, чужие люди, но тот, другой Тсуна был нужен им.
Если бы просто начать всё с начала, было бы не так тяжело. Но он успел измениться, не помня и не понимая, зачем и почему он стал другим. Рассказать о том, что произошло за полтора года можно, но этого всё равно не достаточно. Тсуне казалось, что это были самые важные полтора года его жизни. Но их уже никогда не вернуть. Или всё-таки не он был тем, кто так изменился? Может, он и вправду занял место другого человека?
Пусть это будет нелегко, пусть придётся не раз перешагнуть через себя, но он станет таким, каким был их Савада Тсунаёши. Нет, каким был Десятый Вонгола. Просто потому, что так у его бессмысленного существования появится хоть какая-то цель.
Поэтому через месяц Церемония Наследования состоялась повторно. Поэтому Тсуна старательно зазубривал школьную программу за эти полтора года. Поэтому он делал всё, чтобы никто не догадался, что он занимает чужое место. Тсуна смирился со сложившейся ситуацией. В конце концов, не мог же их «самый лучший босс» нелепо погибнуть уже после одержанной победы? Уж лучше в другом мире умрёт никому ненужный неудачник. Всё, что ему остаётся, это приложить все силы, чтобы не разочаровать этих людей.
«В конце концов, это к лучшему», – подумал Реборн, глядя на спокойное лицо десятого босса Вонголы.
А где-то в одном из множества параллельных миров у могилы единственного сына плакала Савада Нана, вцепившись в руку своего мужа, который никогда больше не будет таким же весёлым и беззаботным, как прежде, и который не имел никакого отношения к Сицилийской мафии.
-------------
[1] Ретроградная амнезия – дисфункция головного мозга, вызванная травматическим или токсическим действием внешних факторов. Характеризуется потерей памяти о событиях непосредственно предшествующих повреждению мозга.
Специфика: 1. Процесс вспоминания амнезированных событий носит обратный характер, то есть человек вспоминает более далёкие события.
2. Ретроградная амнезия носит обратимый характер.
[2] Локальные амнезии – нарушения памяти только одной модальности, все остальные воспоминания сохраняются. Больной забывает всё, что происходило в какой-то определённый отрезок времени. Это подраздел диссоциированной амнезии, при которой забываются факты из жизни, но сохраняются универсальные знания. Чаще всего является результатом психической травмы.
[3] Омерта – суровый обет молчания. Также запрет сотрудничать с любыми государственными органами. Другими словами - не крысятничай. Отклонения чреваты высшей мерой.
[4] Сделать кости. Завалить первого парня, чтобы быть принятым в Семью. Задание стажера, переводящее из интернатуры в профессию. Здесь имеется в виду задание Девятого разобраться с бандой Кокуё.
Фандом: Katekyoshi Hitman Reborn!
Автор: Лихослава (леди Лилит де Лайл Кристи)
Бета: Dusha
Размер: 4 925 слов
Пейринг/Персонажи: намёк на Савада Тсунаёши/Гокудера Хаято,
Жанр: пре-слеш
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Манга учитывается в плоть до 317 главы. То есть, никакого Спейда не было, весь конфликт на совести Шимон. После битвы с Энмой Тсуна теряет память. Он забывает всё, что касается мафии.
Примечание: 1. Попытки притянуть за уши настоящую мафию, в следствии чего ООС.
2. Написано для ФБ, участвовало, 2 lvl, миди, хотя какое оно миди?
читать дальшеОн не помнил, почему оказался здесь. Не понимал, где это «здесь», и что он тут делает. Но по привычке полагал, что всё как-нибудь наладится. Само по себе. Лучше всего, без его участия. «Здесь» было вполне комфортно. Довольно тепло и мягко. Глаза открывать не хотелось. Голоса окружающих людей сливались в единый почти не смолкающий гул, в котором он даже не пытался различить что-либо. Вся эта какофония заполняла его череп изнутри, плескалась там, норовя вылиться за край. Если бы этот шум прекратился, Тсуна был бы счастлив.
Он так и не понял, когда его оставили в покое. Савада никак не мог решить ― снится ему всё это или нет. Если это сон, то можно было бы запросто проснуться и открыть глаза. Но как открыть то, чего нет? Он не чувствовал ни кусочка собственного тела, из-за чего предположил, что его больше не существует. Может быть, он умер? Но почему тогда способность осознавать происходящее всё ещё при нём? Кажется, он провалился в мягкую и тёплую пустоту. Летел куда-то. То ли вниз, то ли вверх. Не ощущая ни малейшего сопротивления окружающего пространства. Вокруг было темно, но совсем не страшно. Где-то там, у самого края вселенной, что-то взрывалось, с другого конца мироздания слышался лязг метала, но Савада сумел убедить себя, что это его не касается. В конце концов, это ведь совершенно не его дело. Он будет просто падать, пока не… Впрочем, об этом он тоже предпочитал не задумываться. Зачем тут вообще думать?
Потом всё изменилось. Как будто он выплыл из этой черноты на поверхность. Вот только там тоже было темно. Мягко и довольно тепло. Зато наконец-то ощущалось собственное тело. Как нечто инородное и непривычное после бесконечного падения. Пришлось признать, что, скорее всего, он лежит на кровати, укутанный в тёплое одеяло. Только его правая рука лежит поверх, отчего пальцы немного мёрзнут. Пропало и ощущение безмятежного покоя, сменившись незнакомыми прежде чувствами. Кажется, это была смесь беспокойства, неудовлетворённости и совершенно неясной решимости. Тсуна предпочёл бы, чтобы всё оставалось по-прежнему. Тем более он понял, что не в состоянии пошевелиться. Да и глаза открыть тоже не выходило.
Почти сразу же вернулась непроницаемая темнота, разноцветные вспышки вместо снов. А потом было очередное пробуждение, где помимо ощущений появились и звуки. Попискивание каких-то приборов, чьи-то шаги, шорохи, размеренное капание. В этот раз обе руки находились под одеялом, было тепло, удобно и ничего не хотелось. Единственное, что вызывало смутное чувство неправильности – какой-то посторонний предмет у внутренней стороны сгиба локтя. Шевелиться не получалось, что уже начинало раздражать. Тсуна слышал приглушённые чем-то звуки ссоры: какая-то девушка или женщина визгливо требовала убрать откуда-то руки, грозилась кому-то пожаловаться. Потом раздался неправдоподобно громкий хлопок закрывшейся двери, раздражающие шаркающие шаги, затем скрип отодвигаемого стула.
― Какого хрена ты столько пил?!
Сказано это было устало, зло и несколько пренебрежительно. Голос был мужской, слегка хрипловатый. Саваде стало несколько не по себе от такого соседства, а вот тело почему-то успокоилось. До этого было всё напряжено, а теперь расслабилось, как будто уверилось в собственной безопасности.
― Не так уж и много.
Второй голос тоже принадлежал мужчине, Тсуне показалось, что он старше первого, но не мог поручиться – говоривший слегка запинался, и интонация была какая-то отсутствующая. Так что никаких сомнений, в том, что появившийся в помещении человек пьян, у него не возникло.
― Чего я вообще пришёл-то? — удивился пьяный.
― Откуда мне знать? ― говоривший явно возмутился, но предпочёл задать встречный вопрос, а не развивать тему. ― Лучше скажи, почему Джудайме не приходит в себя, и какого хрена ты ничего не делаешь?!
— Я не лечу мужчин, и ты об этом хорошо знаешь.
— Шамал!
― Да откуда мне знать? Вот очнётся, тогда и выясним.
После этого беззаботного заявления наступила какая-то звенящая тишина, а потом тот, кого назвали Шамал, вздохнул и заговорил гораздо серьёзнее:
— У него просто нет сил. Природа Пламени Посмертной Воли пока мало изучена и делать какие-либо выводы рано, но в данном случае можно сказать, что на лицо перерасход всех ресурсов организма. Скорее всего, он очнётся, как только резерв будет восстановлен, но ещё некоторое время после этого будет довольно слаб. Судя по результатам обследований, физически он практически здоров. Присутствуют незначительные повреждения кожных покровов, возможно, растяжения мышц. Сам видишь, что он практически в полном порядке.
Говорил он медленно, неохотно, будто неоднократно повторял всё это своему собеседнику или кому-то другому. А теперь он устал, пьян и хочет думать о чём-то совершенно другом. Хотя запинки и паузы к концу речи пропали почти бесследно. Видимо, выпил он всё же не так много, как показалось вначале.
— Ты что-то недоговариваешь!
— Как бы там ни было, пока Савада не очнётся, сказать что-то конкретное будет нельзя. Остаётся только ждать.
После этих слов последовала ещё одна продолжительная пауза. Потом тишина наполнилась звуками, которые Тсуна определил, как скрип открываемого окна, потом было шуршание, какие-то щелчки, и подростка окутали запахи: горечь табачного дыма, приторный запах медикаментов, чуть сладковатый аромат цветов или фруктов. Он понял, что находится в больнице. Нестерпимо хотелось пошевелиться или хоть сказать им, чтобы не орали над ухом и не курили. Но не получалось. Прав был этот Шамал, сил у него просто не было.
Через пару минут Савада с удивлением заметил, что запах крепких сигарет его совсем не раздражает. Это было непривычно, ведь раньше ему не нравилось находиться рядом с курильщиками именно из-за запаха. А сейчас это его как будто даже успокаивало. Пауза, заполненная этим горьковатым запахом, была не тяжёлой, неудобной тишиной, а заслуженным отдыхом, после тяжёлой работы. Тишина, разделённая на двоих, умиротворение и удовлетворение. Ему казалось, что это не его чувства, не его мысли, но… Напряжение окончательно оставило его, и Тсуна попытался на слух определить, что происходит вокруг него. Но мужчины молчали, курили оба или только один, Савада понять не мог. И, хотя никто из них явно не спешил нарушать установившуюся паузу, всему приходит конец. Кто-то из них встал, Тсуна услышал шаги, глухой стук – видимо это пепельницу поставили на другое место, потом раздался скрежет возвращаемой на место оконной рамы.
— Здесь всё равно пахнет твоим табаком, Хаято, — почти безразлично произнёс Шамал.
— Я знаю, — Хаято ― теперь Тсуна знал и его имя ― как-то вздохнул и Савада никак не мог понять его интонации. — Джудайме никогда не был против того, что я курю. Ему просто не нравится, когда в комнате повисает дым, поэтому я всегда открываю окно. Да и какое тебе дело до наших отношений?
Под конец фразы Хаято почему-то разозлился, буквально выплёвывая слова. Тсуне даже показалось, что они и сами не до конца понимают, что между ними происходит, что их связывает на самом деле. Шамал сменил тему, но Хаято даже не попытался успокоиться, как будто с каждым словом разговор задевал его всё сильнее и сильнее, причиняя настоящую боль:
— Ты собираешься остаться здесь?
— Разумеется, я буду с Джудайме! Тебя что-то не устраивает?
— Мне-то как-то плевать. Но у тебя нет никаких оснований для нахождения в больнице.
— И что с того?
— Считай, что мне просто скучно, — с деланной беззаботностью ответил Шамал. — Девушки сегодня меня почему-то не любят, так что я решил заняться выяснением логики твоих поступков…
— Да пошёл ты, старый извращенец!
— Уже, — судя по голосу, мужчина усмехнулся. — Оставляю тебя наедине с твоей логикой.
И снова Тсуна услышал скрип стула, хлопок двери, после чего помещение заполнила тягучая тишина
— Джудайме… — тихо, на грани слышимости прошептал Хаято. Савада услышал звук приближающихся шагов, а запах табака стал сильнее, раздался непонятный шорох. Потом Тсуна почувствовал, что из-под одеяла достали его правую руку и совершенно неожиданное прикосновение сухих губ чуть выше костяшек пальцев.
— Пожалуйста, очнитесь, Джудайме!
Сознание Тсуны ускользало, сменялось всполохами нереального разноцветного пламени и снова возвращалось к нему. Находясь в этом полузабытии, он никак не мог понять, что именно он постоянно упускает из виду. Казалось, ещё чуть-чуть, и он сможет понять что-то важное, но он никак не мог уцепить эту мысль хотя бы за кончик. Сквозь мутную дымку слышались то обрывки чьих-то разговоров, из середины, отдельные слова, ничего незначащие фразы, то гулкая, звенящая тишина. Окружающий его мир был какой-то фантасмагорией. Какие-то люди, которых он не знал, говорили и делали странные вещи. Да и тех, кого Тсуне удалось узнать по именам и голосам, он не признавал по разговорам. Только его мама вела себя привычно ― приносила фрукты и домашнюю еду, несмотря на то, что он был без сознания и получал питание через капельницу, без умолка говорила о какой-то ерунде, заботливо поправляла одеяло.
— Ох. Ну что поделать, вечно с тобой что-то случается, — было первым, что сын услышал от неё. "Некоторые вещи никогда не меняются, — подумал он тогда. — Я никогда не смогу стать хорошим сыном, чтобы радовать её".
Отца Савада узнал далеко не сразу. Даже голос, лишённый привычных беззаботных ноток, казался чужим. Слишком серьёзным, незнакомым. Иемитсу говорил с врачом, потом с запомнившемся с первого подслушанного разговора Шамалом. И с тем странным человеком – Хаято. Сколько бы раз Тсуна не "выплывал" из окружающей его черноты, в какое бы время суток это не происходило, Хаято был рядом.
Выпроваживал слишком назойливых, по его мнению, посетителей, или пытался добиться от медперсонала информации о состоянии здоровья Тсуны. Просто курил у распахнутого окна, наполняя палату восхитительной смесью табачной горечи и морозной свежести, или ходил взад-вперёд, звонко шлёпая по полу босыми ступнями и бурча что-то себе под нос. Шелестел страницами книг или журналов или становился на колени у его кровати и касался губами пальцев.
Это было странно, почти страшно, если бы не было так нереально. Мало того, что Тсуна никак не мог вспомнить этого человека, так ещё и его слова и поступки вызывали массу вопросов. Почему он всегда называет его «Джудайме»? И что это значит? Почему так странно относится к нему? Кто он вообще такой, откуда взялся в его жизни? Ответов не было, а с каждым подслушанным разговором прибавлялось всё больше вопросов.
Приходили девушки, две из которых Тсуне были не знакомы, но третью он моментально узнал по голосу: Сасагава Кёко. Идол всей школы, с которой он так ни разу и не решился заговорить, вдруг навестила его в больнице. Савада посчитал бы всё, что он слышал галлюцинациями, если бы поведение Сасагавы было единственной странностью. А так пришлось бы признаваться себе, что он подсознательно мечтает о том, чтобы такой человек, как Хаято его уважал и заботился о нём.
Кёко-тян вела себя так, будто они давно уже знакомы, причём довольно близко. Она раздёрнула шторы, распахнула окно, поменяла воду в вазе с цветами, вытряхнула окурки из пепельницы. Одна из незнакомых ему девушек, оказавшаяся сестрой Хаято, попыталась накормить того домашней едой, только он почему-то отказывался. Другая незнакомка шуршала пакетами, доставала фрукты, и красиво укладывая их в миску на тумбочке. По крайней мере, у него сложилось такое впечатление оттого, что она всё время бормотала себе под нос что-то вроде «а если положить грушу сверху? Или нет, лучше так…»
Реальность происходящего казалась всё более сомнительной. Тсуна не знал что с ним, как он оказался в больнице и кто все эти люди. Услышанные им обрывки фраз не давали нужной информации. Что с того, что Шамал сказал, что у него «перерасход пламени», если Савада не знал ни что такое пламя, ни как его можно расходовать? Что с того, что отец упоминал, что «Церемонию Наследования придётся перенести», если он про эту церемонию никогда не слышал?
Просто слышать и чувствовать, но не иметь возможности ни видеть, ни говорить, ни тем более пошевелиться. Это было ужасно. Понимать, сколько людей за него волнуются, но быть не в состоянии их успокоить. Вдобавок, Савада осознал ещё одну проблему: даже несмотря на то, что он не мог и пальцем двинуть, он ощущал своё тело иначе, чем привык. Как будто это было не его тело, не то чтобы совсем чужое, но оно воспринималось им как-то иначе.
А потом Тсуна очнулся и понял, что может открыть глаза. Было темно, хотя шторы, то ли вчера, то ли сегодня раздвинутые Кёко-тян, всё ещё были открыты. Лишь благодаря рассеянному свету уличных фонарей, Савада мог видеть контуры капельницы, каких-то приборов, второй кровати. Совершенно пустой, что было совсем не удивительно – подросток явственно чувствовал, что Хаято снова заснул у его постели. Он ощущал его дыхание на своих пальцах. С некоторым трудом он смог скосить взгляд и увидел светлые волосы, разметавшиеся по одеялу, вцепившиеся в ткань длинные пальцы, унизанные кольцами. Не поворачивая головы больше ничего нельзя было разглядеть, а двигаться пока не выходило. Это раздражало. Это чужое, непослушное тело будто сковывало его движения. Неспособность сделать хоть что-нибудь сильно разозлила Саваду. Просто пошевелить пальцами, неужели это настолько трудно? Он зажмурился и стиснул зубы от напряжения, стараясь подчинить себе это тело. По венам будто бы огонь потёк, стало тяжело дышать, по вискам покатился пот, но у него получилось! Пальцы дёрнулись, а потом ладони сжались в кулаки.
Тяжело. Но всё-таки можно двигаться. Он был твёрдо уверен, что у него всё получится. Тсуна и сам не понимал, отчего так сильно хочет изменить сложившуюся ситуацию. Было бы гораздо проще пустить всё на самотёк. Пусть все эти странные люди сами разбираются в своих проблемах и не впутывают в них его. Но он слишком явственно слышал нотки тревоги в голосах окружающих его людей. Как бы они не старались скрыть свои чувства за мнимым весельем, отец и мать, Кёко-тян и те другие девушки, хулиганистые детишки, которых приводила с собой мама. И Хаято, ни на час не покидающий его. Он не знал, что ему было нужно, чего он добивается, но Тсуне не хотелось быть причиной чужой тревоги. А Хаято так хочет, чтобы он очнулся.
Он давно уже привык к своей никчёмности, но в этот раз ему хотелось добиться результата. Неудачи лишь разжигали в нём непривычную злость, а вместе с ней азарт. Савада откуда-то знал, что это поможет ему встать с постели так быстро, как это только возможно. Он знал, что так надо. А ещё ему хотелось разобраться в происходящем. Тоже непонятно зачем, будто он мог на что-то повлиять.
Осторожно сжав-разжав пальцы, подросток уже хотел было приподнять руку над кроватью, но не учёл того, что Хаято проснётся практически моментально. То ли он спал очень чутко, что почувствовал столь незначительное движение, то ли Тсуна задел его, не заметив этого.
Сейчас он наконец-то мог рассмотреть его лицо – одновременно встревоженное и счастливое. Черты лица правильные, хоть и резкие, но приятные. В полумраке было сложно определить настоящие цвета, но Тсуне показалось, что глаза у него были светлые. И волосы, достаточно длинные, до плеч, встрепанные, падающие на глаза, тоже. Непривычная, привлекающая внимание внешность. Встретившись с Савадой взглядом, тот расплылся в совершенно нелепой улыбке.
Он показался ему состоящим из сплошных противоречий, контрастов. А ещё Тсуна удивился, поняв, что его сосед по палате ненамного его старше. Лет пятнадать-шестнадцать, не больше. «На слух» он казался взрослее. Он много курил, был несдержан, хамил и шантажировал персонал больницы, но при этом нелепо и бессмысленно – уважал что ли? – абсолютного неудачника, которого даже собственная мать считала бесполезным.
А увидев, что Тсуна наконец-то очнулся, Хаято был счастлив едва ли не до истерики. Сначала просто бормотал что-то счастливое, прижимаясь щекой к руке, почему-то не целуя, как всего несколько часов назад. Потом немного успокоился, помог сесть, подложив Саваде под спину ещё и свою подушку, чтобы удобнее было. Только после этого Тсуна, пусть с трудом, но смог задать так давно мучающий его вопрос:
— Что произошло? И почему я здесь?
— Вы сознание потеряли, мы вас в больницу привезли. Это было две недели назад. Я так счастлив, что вы очнулись, Джудайме! — затараторил Хаято, но потом сбился и, опустив голову, продолжил гораздо тише. — Простите, что не смог защитить вас.
Чувствуя непонятную неловкость, Савада с трудом выдавил:
— Я не помню.
Повисло напряжённое молчание. Потом Гокудера осторожно начал объяснять:
— Был конфликт с Семьёй Шимон. Вы выиграли, даже с Вендиче договорились, чтобы Газон-с-Ушами вернули. Потом вышли из Гипер-режима и потеряли сознание…
— Прости, но я не понимаю, о чём ты говоришь, — едва слышно прошептал подросток.— Я и тебя не могу вспомнить.
После этих слов Хаято побледнел так, что даже в полумраке палаты это было заметно. Он обессилено опустился на пол, кажется, его трясло.
— Как? Не… помните? … но как же так, Джудайме? Я же… Ведь…
— Прости, — Тсуне почему-то было жалко говорить это, но скрывать подобное было бы бессмысленно.
— Но тогда получается, что вы забыли не меньше полутора лет, а может быть и больше! Как же мы теперь? Что же делать?
— Не знаю, — растеряно пробормотал Савада. — Неужели полтора года? Даже не верится. Хотя, это не так уж много.
Осознавать это было тяжело, но почему-то он сразу поверил, Хаято не стал бы его обманывать. Пусть это выглядит нелепым, но это являлось объяснением не всех странностей, конечно, но всё же. Прошедшее время может объяснить поведение Кёко-тян и многочисленных незнакомцев. Всё снова поплыло у него перед глазами и, чтобы удержаться в сознании, Тсуна вцепился пальцами в одеяло. Вышло слишком заметно, поскольку Гокудера тут же дёрнулся, вскочил на ноги и принялся хлопотать вокруг него.
— Что случилось? Вам плохо, Джудайме? Позвать врача или…
— Нет, не надо, — попытался успокоить его Савада. — Я просто устал, лучше помоги мне лечь.
Он и сам не понимал, почему так распоряжался и даже не сомневался, что его слова будут проигнорированы. Но, к его удивлению, Хаято послушался. С какой-то даже излишней заботой укрыл его одеялом и замер, насторожено вглядываясь в лицо лежащего подростка.
— Я посплю. Может быть, завтра мне удастся понять, что происходит, — уже засыпая, пробормотал Тсуна.
Второй раз он уже не столько пришёл в себя, сколько именно проснулся. Было позднее утро и в распахнутое окно светило солнце. Но стоило ему поморщиться и попытаться укрыться от яркого света, как Гокудера бросился задёргивать тяжёлые, «ночные» шторы. Савада почти не удивился такому рвению. Гораздо проще было сделать вид, что так и надо.
Сбежались врачи, с облегчением поотключали половину аппаратуры. Задавали кучу вопросов, назначили уйму анализов и только после этого принесли практически несъедобный обед. К счастью, как только они ушли, Хаято достал коробку с о-бенто.
— Сасагава вчера приносила. Вам нравится… нравилось, как она готовит, — неловко объяснил он.
Приготовлено и впрямь было вкусно, да и самочувствие Тсуны было заметно лучше, чем прошлой ночью. Поэтому он попытался прояснить ситуацию:
— Если прошло полтора года, значит, мне скоро пятнадцать будет?
— Да, Джудайме.
— Почему ты так меня называешь? И что такого произошло за то время, которого я не помню?
Хаято выглядел как-то потеряно, будто его спросили, почему трава зелёная, а дождь падает сверху вниз, а не наоборот.
— Просто вы ведь Десятый Босс Семьи Вонгола. Вы не помните этого?
— Нет, не помню. Я помню, что учусь в школе. Плохо учусь – все зовут меня Бесполезным Тсуной. Какой из меня босс и что это такое – Семья Вонгола? — как можно более спокойно спросил Савада. Если они знакомы уже столько времени, сказанное не должно стать новостью для Хаято.
— Это не совсем так, — возразил Гокудера. — Точнее совсем не так! Да, вы учитесь в школе, но учёба не имеет для вас значения, вот вы и… не стараетесь. Но вы самый лучший Босс! Вы столько сделали для всех нас, и…
Тсуна уже не вслушивался в окончание хвалебной речи. Он невидяще смотрел на противоположную стену и повторял про себя «учёба не имеет значения… не стараетесь». Это действительно было так. Большинство учителей считали его ужасно ленивым, остальные же – попросту глупым. Откуда же Хаято знает, что он просто не старается? Школа никогда не была ему интересна. У Тсуны не было никаких успехов ни в учёбе, ни в спорте, нигде. Вот он и не старался. Какой смысл прикладывать усилия, если всё равно никогда не стать лучшим? Жизнь была скучной и бессмысленной. Никаких целей, стремлений. И потерю полутора лет этой скуки он не считал существенной. Но так ли это было? Вдруг эти полтора года были совсем другими? Ему говорят, что он многое «для них» сделал. Ночью Хаято обмолвился о каком-то конфликте с семьёй Шимон, и что Тсуна выиграл. Сейчас ему говорят, что он «самый лучший босс». Как такое возможно? Могла ли у него появиться цель, ради которой он стал бы стараться? Могла ли найтись хоть какая-то область, в которой он мог чего-то добиться?
Размышления были прерваны словами Хаято:
— Джудайме? Джудайме, вы меня совсем не слушаете? — его голос звучал грустно и даже немного обижено, отчего Саваде стало стыдно, особенно из-за того, что пропускать мимо ушей его слова оказалось очень легко, как будто он привык это делать.
— Прости, голова болит, сосредоточиться сложно, — попытался выкрутиться Тсуна, но тут же понял, что зря выбрал именно эту причину. Хаято тут же принялся суетиться вокруг него, опять порывался вызвать врача, но не успел Тсуна его отговорить, как в палату без стука вошёл небритый мужчина в небрежно накинутом мятом халате. Кивнув Хаято, он развернул стул и сел на него верхом, положив руки на спинку. Скрип ножек по полу был знакомый, да и когда мужчина заговорил, Савада узнал голос.
— Здорово, что ты наконец-то очнулся, — усмехнулся Шамал, обдавая собеседника запахом перегара. — Девятый просил меня проконтролировать твоё лечение. На какие жертвы только не приходится идти…
— Жертвы? — переспросил Тсуна.
— Ну да, сколько можно повторять, что я не лечу мужчин? — несколько раздражённо ответил врач.
— Шамал… — неловко окликнул врача Хаято, тяжело вздохнул и, будто через силу, закончил, — у Джудайме амнезия.
В палате повисло напряжённое молчание. Саваде даже подумалось, что ни в одном другом помещении больницы подобные паузы не происходят так часто.
— Это проблема, — резко посерьёзнел Шамал. — Значит, ты меня не помнишь? А Хаято? Реборна? Хоть что-нибудь про мафию?
— Нет, не помню. Какая ещё мафия? Мне тринадцать… ну ладно! Почти пятнадцать. Всё равно, что меня может связывать с мафией? Вы что, издеваетесь? — Тсуна уже практически паниковал. Он мог поверить в то, что оказался в больнице, что забыл полтора года своей нелепой жизни, что странные люди к нему странно относятся. Но мафия – это уже перебор. Это уже совсем не смешно. Савада сидел на кровати, вцепившись в волосы, тряс головой и упорно не хотел понимать, что ему говорили. Он вообще уже ничего не хотел. И зачем он так упорно стремился прийти в себя? Лежал бы спокойненько и никаких проблем, никакой мафии! За что ему всё это?
Более-менее он пришёл в себя, когда Гокудера сунул ему в руку стакан с водой, а Шамал вручил таблетку. Тсуна не сопротивлялся. Трудно сказать, от чего ему полегчало – от воды, или лекарство подействовало, но через некоторое время желание истерить исчезло.
— Ну, что, успокоился? — спросил Шамал. — Реборн поступил бы жёстче, но я ведь врач, хоть и киллер.
После подобного заявления, Саваде окончательно расхотелось задавать хоть какие-нибудь вопросы. Ничего уже не хотелось, лишь бы в покое оставили. Но этого явно не стоило ожидать, было совершенно очевидно, что так просто от него не отстанут.
— Тогда скажи, что последнее до больницы ты помнишь? Что знаешь о себе? — начал расспрашивать Шамал.
— О себе? Меня зовут Савада Тсунаёши, и мне всё ещё кажется, что мне тринадцать лет. Я учусь в первом классе средней школы Намимори. Живу с мамой, поскольку отца уже почти год где-то носит. Учусь плохо, но меня это не особо волнует. Последнее, что помню – обычный учебный день. Очередной провальный тест по математике, кажется, одиннадцать баллов. Мама грозилась нанять репетитора. Этого достаточно?
— Странно. Получается, что ты забыл всё, начиная с того момента, как в Японию приехал Реборн, и ты узнал по мафию, — задумчиво сказал врач. — Надо будет сделать электроэнцефалограмму и установить, есть ли у тебя сотрясение мозга, или же амнезия вызвана другими причинами.
— А есть разница? — угрюмо спросил Тсуна.
— Да. Ретроградная амнезия [1] чаще всего обратима, тогда как локальная амнезия [2] может оказаться неизлечимой, — кажется, Шамал хотел добавить что-то ещё, но передумал.
— Но ведь Джудайме всё вспомнит, да? — буквально потребовал Гокудера.
— Не знаю. Тем более, что мы не можем рассчитывать на это. У нас слишком мало времени и слишком много проблем, — сказал Шамал, выходя из палаты.
Следующие дни были похожи на какой-то кошмар. Тсуне нужно было запомнить кучу людей, которых с ним связывали совершенно непонятные отношения, множество событий, в реальность которых он не верил. Он смотрел в зеркало, одновременно узнавая и не узнавая себя. Он явно стал старше, немного выше. Но если и вправду прошло полтора года, так что это не удивительно. И, несмотря на то, что верить словам непривычно серьёзного отца и странного ребенка по имени Реборн, Саваде совершенно не хотелось, они объясняли шрамы и изменившееся физическое состояние этого тела. Ему всё чаще казалось, что он тут лишь случайно, и на самом деле, это тело принадлежит кому-то другому.
Когда к нему снова зашёл Шамал, Тсуна смог задать с трудом сформулированный вопрос:
— Знаете, доктор… я никак не могу понять, это я сошёл с ума, или все окружающие?
Шамал задумчиво хмыкнул и ответил:
— У каждого из нас своё сумасшествие.
Он плохо понимал, что и зачем от него хотят. Когда через пару дней ему разрешили вставать, пусть и не надолго, Хаято ни на минуту не оставлял его в одиночестве. Несмотря на всю назойливость его заботы, Тсуна был ему благодарен. Но при этом не верил, не хотел верить, его многочисленным рассказам. Тот как будто читал лекции по истории или пересказывал героические эпосы. Все его слова ничуть не напоминали его привычную жизнь. Всё это безумие с мафией, Семьями, Церемония Наследования, на которой его должны были провозгласить главой клана – сумасшедший бред, но ему приходилось с этим мириться. Ему уже рассказали про омерту[3], про то, как он делал кости [4]. Тсуна понял, что никогда от этого не отделается.
Было бы неплохо считать всё сном или наваждением, галлюцинацией. Было бы легче, но не было бы правдой. Оставался нелёгкий выбор – продолжать игнорировать происходящее или смириться с ним окончательно. Понять и принять своё место в этом в одночасье изменившемся мире. Просто для того, чтобы хоть в какой-то мере контролировать происходящее.
Едва ли не впервые в жизни он серьёзно поговорил с отцом. Точнее с Иемитсу. Слишком велика была разница между вечно беззаботным, и подчас пьяным, но всё-таки своим и привычным отцом, с внешним советником Семьи Вонгола. Они даже выглядели совершенно разными людьми. Этого человека Тсуна больше никогда не называл папой, только по имени. Разговор вышел тяжёлым для них обоих. Младший Савада почти смирился с тем, что ему придётся последовать воле этого человека, что его нынешнее положение обязывает вести себя иначе. Он поплыл по течению, покорно соглашаясь со всем, что ему говорили. Не задумываясь, ведь если бы он думал, то запросто мог бы сойти с ума.
Ему во всех подробностях рассказали события, выпавшие из его памяти. Он в жизни не слышал большего абсурда, но лишь кивал головой на каждое предложение, как китайский болванчик.
Он босс мафии?
Хорошо, теперь он будет в курсе.
Существуют особые пули, чьё действие различно в зависимости от того, куда они попадают?
Ладно, он постарается запомнить.
Один из его людей находится на нижних уровнях тюрьмы Вендикаре?
Понятно, он подумает о том, как его оттуда можно вытащить.
Глава элитного отряда убийц и, по совместительству, приёмный сын Девятого хочет стать Десятым?
Может быть, им стоило выбрать его, а не Тсуну?
Ах, он мало адекватен и слишком жесток?
Хорошо, он учтёт это на будущее.
Когда же ему рассказали о параллельных мирах, он не выдержал и спросил, не могло ли случиться так, что «их» Савада умер, а он – всего лишь сознание какого-то другого Тсуны, из другого мира, где его отсутствие никем не будет замечено? Ведь здесь тот, другой был всем так нужен, что в мироздании что-то заклинило, и вышел он – нелепое сочетание. Тело Тсуны-босса, сознание Тсуны-неудачника. Ему эта теория показалось вполне логичной, особенно на фоне всех этих рассказов о кольцах, коробочках, пламени. Хаято от этого предположения пришёл в настоящий ужас. А Тсуне совсем не хотелось расстраивать того, кто так о нём заботится, и он решил больше не возвращаться к этой теме. Но с этого момента самым сильным его желанием стало вернуть всё на свои места. Хотя бы потому, что он не верил, что сможет заменить им их «самого лучшего босса».
Поэтому, когда Реборн выстрелил в него из странного пистолета, Савада не умер. И даже не сбежал куда подальше, сверкая на всю улицу яркими семейниками. В конце концов, это тело было привычно к стимуляции подобного рода. Гипер-режим выдавали цвет глаз и пламя в центре лба. А ещё спокойная уверенность, не присущая бесполезному Тсуне. Он зашёл в палаты к Ямамото и Савагаве Рёхею. Спрашивал о здоровье, извинялся за то, что смог навестить их только сейчас. Обсуждал с Иемитсу и Реборном обстоятельства повторной Церемонии. Он провёл в таком состоянии всего два часа, но едва не потерял сознание, когда вышел. Видимо, организм восстановился ещё не полностью. Но Тсуна запомнил, как он вёл себя, что и как говорил.
Встретив в коридоре парочку медсестёр, обсуждающих личную жизнь, Тсуна с удивлением понял, что явственно ощущает переполнявшую их разговор ложь. Как будто что-то грязное и липкое коснулось его кожи. Он не понимал, откуда взялись эти ощущения но подсознание вопило, о несоответствии мимики, жестов, движений глаз произносимым словам. Видимо, это проявление той самой гипер-интуиции, о которой ему столько говорили. А окружающие его люди были совсем другими. Реборн был жесток, но справедлив, его слова были не менее опасны, чем пули, и в них не было лжи. Он не чувствовал этого и в словах Хаято, Шамала, Иемитсу. Они говорили только правду. Наверняка, умалчивая детали, но не обманывая его. Ямамото, которого он неплохо помнил, тоже был здесь совсем другим. Каким-то слишком серьёзным. Когда он улыбался, только растягивал губы, а глаза оставались холодными. И то, что тот благодарил его, Тсуну, за то, что они отомстили за него. Это были непривычные, чужие люди, но тот, другой Тсуна был нужен им.
Если бы просто начать всё с начала, было бы не так тяжело. Но он успел измениться, не помня и не понимая, зачем и почему он стал другим. Рассказать о том, что произошло за полтора года можно, но этого всё равно не достаточно. Тсуне казалось, что это были самые важные полтора года его жизни. Но их уже никогда не вернуть. Или всё-таки не он был тем, кто так изменился? Может, он и вправду занял место другого человека?
Пусть это будет нелегко, пусть придётся не раз перешагнуть через себя, но он станет таким, каким был их Савада Тсунаёши. Нет, каким был Десятый Вонгола. Просто потому, что так у его бессмысленного существования появится хоть какая-то цель.
Поэтому через месяц Церемония Наследования состоялась повторно. Поэтому Тсуна старательно зазубривал школьную программу за эти полтора года. Поэтому он делал всё, чтобы никто не догадался, что он занимает чужое место. Тсуна смирился со сложившейся ситуацией. В конце концов, не мог же их «самый лучший босс» нелепо погибнуть уже после одержанной победы? Уж лучше в другом мире умрёт никому ненужный неудачник. Всё, что ему остаётся, это приложить все силы, чтобы не разочаровать этих людей.
«В конце концов, это к лучшему», – подумал Реборн, глядя на спокойное лицо десятого босса Вонголы.
А где-то в одном из множества параллельных миров у могилы единственного сына плакала Савада Нана, вцепившись в руку своего мужа, который никогда больше не будет таким же весёлым и беззаботным, как прежде, и который не имел никакого отношения к Сицилийской мафии.
-------------
[1] Ретроградная амнезия – дисфункция головного мозга, вызванная травматическим или токсическим действием внешних факторов. Характеризуется потерей памяти о событиях непосредственно предшествующих повреждению мозга.
Специфика: 1. Процесс вспоминания амнезированных событий носит обратный характер, то есть человек вспоминает более далёкие события.
2. Ретроградная амнезия носит обратимый характер.
[2] Локальные амнезии – нарушения памяти только одной модальности, все остальные воспоминания сохраняются. Больной забывает всё, что происходило в какой-то определённый отрезок времени. Это подраздел диссоциированной амнезии, при которой забываются факты из жизни, но сохраняются универсальные знания. Чаще всего является результатом психической травмы.
[3] Омерта – суровый обет молчания. Также запрет сотрудничать с любыми государственными органами. Другими словами - не крысятничай. Отклонения чреваты высшей мерой.
[4] Сделать кости. Завалить первого парня, чтобы быть принятым в Семью. Задание стажера, переводящее из интернатуры в профессию. Здесь имеется в виду задание Девятого разобраться с бандой Кокуё.
@темы: 2759, ФБ, слеш/яой, твАрьчество, фанфики, нюхать брокколи!, рипорно (KHR!)
-
-
28.07.2013 в 00:17классный фик, с удовольствием прочла
-
-
28.07.2013 в 18:30